О! Как ты дерзок, Автандил! - Александр Иванович Куприянов
Было видно, как подрагивала черно-палевая шерсть на ее холке. Задние лапы Адели волочились по доскам. Она скулила даже не жалостливо, а как-то по-детски, словно всхлипывала, и ползла с помощью передних лап, низко опустив голову и в то же время стараясь глазами поймать взгляд человека, который собирался стрелять в нее. Когти передних лап царапали доски, и если бы не когти, то возникало бы полное ощущение, что к ногам Димичела ползет человек. И даже не человек, а скорее подросток. И он просит пощады.
Адель просила хозяина не убивать ее. Адель просила пощады.
Тяжелый спазм, какой-то комок или сгусток горячего воздуха, а может, оборвавшиеся нервы, подкатил к горлу Димичела. Он явственно ощутил во рту запах крови. И он опустил карабин. Дими вспомнил, как Адель любила его и какой верной она была собакой. Он просто не мог не вспомнить. А может быть, он думал об этом постоянно, пока собирался убить ее.
Неужели воспоминания о прошлом действительно расслабляют волю человека?
Управляющий рассказывал ему, что Адель начинала скулить и взвизгивать, и метаться по вольеру, когда Димичел возвращался из города на своем «лендровере». Она могла распознать звук дизельного двигателя его автомобиля за добрых два десятка километров. А может, она просто чувствовала приближение хозяина по каким-то другим признакам, например по запаху. Говорят, что собаки обладают таким предчувствием. Адель лаяла, прыгала на сетку, ее выпускали из вольера, и она садилась у ворот, и ждала столько, сколько было нужно для того, чтобы хозяин вернулся домой.
Если Димичел уезжал надолго, то первые два дня собака отказывалась принимать пищу. Она лежала часами, уронив голову на лапы и не обращая внимания на суету людей вокруг. Наконец Адель выпускали из вольера, и она тут же поднималась на второй этаж, в кабинет Дими. Она находила его свитер, рубашку или брюки, в конце концов, ее устраивали даже его домашние мягкие туфли. Она ложилась рядом и грозным рыком предупреждала каждого, кто пытался отобрать у нее вещь или сманить вниз, на кормежку. Наконец она успокаивалась, начинала есть и гулять по участку, но за сутки до возвращения Димичела вновь садилась у ворот.
Самой большой наградой для собаки был момент, когда хозяин пускал ее в свою спальню. Адель никогда не прыгала на постель, но устраивалась на коврике у кровати, обязательно – в ногах. Так она охраняла сон Дими. В любое время, ночью ли, ранним утром, когда он просыпался и вставал, Адель вскакивала и замирала статуэткой, и внимательно, одними глазами, следила за каждым жестом и движением Дими, готовая выполнить любое его пожелание, а не только приказ.
Когда Катрин, любимая Димичела, оставалась на ночь в доме, хозяин выпроваживал собаку из спальни. Она почти не ревновала его к красивой женщине с распущенными черными волосами. Но всегда ложилась у закрытых дверей, с обратной стороны, и уже никто не мог потревожить покой хозяина и его женщины. Если Катрин начинала постанывать и кричать, а такое с ней, конечно же, случалось, собака настораживалась и удваивала свою бдительность, словно понимала, что в такие моменты и подавно никто не может приблизиться к спальне. Сама Адель уже познала материнство. Своих первых трех щенков она принесла весной прошлого года, и теперь они стали собаками-подростками, и жили у надежных людей.
Воспоминания достаточно быстро промелькнули в сознании Дими. Он окончательно понял, что не сможет убить свою собаку. Он вспомнил еще и о том, как она спасла его, провалившегося под весенний лед, на протоке Кантор.
Димичел опустил карабин и протянул руку к голове Адели. Он хотел, в знак примирения, погладить ее. Но жест оказался неловким – резким и угрожающим. Собака его движение поняла по-своему.
Адель вскинулась на задние лапы и сделала прыжок, зависнув над Димичелом. Он понял, что сейчас собака собьет его с ног и растерзает.
Интуитивно он отшатнулся назад, неловко пристукнув прикладом карабина о дощатый пол вольера. Раздался выстрел. Карабин стоял у ноги Димичела почти вертикально, а перевести его на предохранитель он просто не успел. Или не догадался. Боек сработал. При лучшем исходе, пуля могла попасть в живот собаки, но она размозжила ей голову. Осколки костей, кровь и вышибленные мозги забрызгали стенку вольера. Капли крови и мозга запачкали также полы его новой куртки. Димичела замутило, как же так – я ведь не убивал ее, почему карабин выстрелил… Спазм готов был вырваться из горла, он, пятясь задом и с ужасом глядя на поверженное тело собаки, выскочил из вольера. И уже бежали на звук выстрела старик-садовник и управляющий.
У старика-садовника тряслись губы. Он дружил с Аделью. Они каждый день устраивали шутливую возню на газонах, нападая друг на друга.
– Вы что же себе позволяете, – сказал садовник, глядя на кровавую лужу, расползающуюся по полу вольера, и на распластанное тело собаки. – У него тряслись уже и руки, когда он открывал дверь вольера. – Вы думаете, что вам позволено все, вам позволено убивать собак на глазах у людей, – приговаривал садовник, садясь на корточки перед Аделью, – а в следующий раз вы захотите пристрелить кого-нибудь другого…
– Я не хотел убивать Адель… Вернее, сначала я хотел ее убить. Собака напала на меня, – сухо сказал Димичел и показал перевязанную руку. Он уже справился со своим отчаянием. – Я пришел мириться, и она напала на меня вторично – уже в вольере. Карабин выстрелил произвольно, от удара приклада о пол… Вы лучше возьмите «кёрхер» и помойте вольер!
– Хорошенькое дельце – пришел мириться с карабином, – возразил старик. Он уже почти плакал.
– Собаку, которая нападает на хозяина, пристреливают, потому что она может предать на охоте, – сказал Дими, уже обращаясь больше к управляющему, нежели к старику-садовнику. – Но это правда: я раздумал ее убивать. Я хотел ее погладить по голове, а она снова прыгнула на меня. Адель просто сошла с ума! Карабин выстрелил случайно…
– Ничего я здесь мыть не буду, – сказал старик, – вы же не ходите на охоту, кто на вас нападет?! Вы же ловите тайменей. Таймени не нападают. Имейте в виду, вам за все придется ответить.
Хорошенькое дельце. За все. За что – за все?! Он еще и угрожает.
Длинные волосы на проплешине старика-садовника слиплись, потому что на голове и на лице у него выступил пот. А серебристая щетина на его щеках проступила отчетливо, и Димичел подумал, что привычки людей из деревни не меняются, хотя он не раз просил садовника бриться перед приходом на работу.
Всю жизнь старик был рыбаком, а потом его перестали брать в лодку, потому что